Александр Николаевич Лялин – известный сибирский охотник начала XX века. Храбрый, энергичный и опытный медвежатник, он с двумя-тремя лайками один на один шел на медведя и всегда оставался победителем. Очерки и заметки охотника часто публиковались в дореволюционных журналах.
Перед вами - один из его очерков.
Охотясь за долгоносиками около дачи в продолжение лета довольно удачно, я досадовал на дождь, ливший сутками не переставая, благодаря чему травы были высоки, густы, а в тайге положительно непроходимы, так что рискнуть на поездку за медведем с лайками я не решался, хотя слыхал о единичных жертвах его хищений из домашнего крестьянского скота и лошадей.
В конце августа приезжает ко мне пасечник из тайги с просьбой ехать убить медведя, сломавшего у него три колодки пчел и задавившего большую корову. Старик уверял, что зверь «большущий и черный», как вороново крыло.
Соблазн был велик, хотелось промять собачонок и попытать счастье — на собак я надеялся, но боялся густой травы, затрудняющей движения собак. Тем не менее я решил ехать, с чем и отправил пасечника, а сам поспешил в Томск к Г. К. Решу, страстному и смелому охотнику на медведей, убившему прошлой зимой трех медведей на берлогах. Столько медведей не убивал ни один томский охотник.
С ним я познакомился прошлой зимой, и он интересовался посмотреть на работу моих собак, слышавши от таежников про их приемы и количество убиваемых мною зверей, единственно благодаря собакам. Одним словом, здесь нет по медведю другого страстного охотника. Много раз я его приглашал с собою на берлогу, но все кто-нибудь его задерживал. Так и в этот раз я его не застал дома: он уехал на охоту с собакой за тетеревами. Жаль, но делать нечего, поехал я один с двумя собаками.
Кое-как добравшись по ужасной дороге к пасечнику уже ночью, я устроил собак, а сам, плотно закусив, улегся спать, поставив заряженное ружье рядом на случай ночного визита медведя к пчелам.
Старик отправился караулить, то есть уселся в сенях, из которых окошечко выходило на пасеку, но, разумеется, увидать из него зверя в темную ночь было невозможно, услышать же его появление — нетрудно.
Спал я отлично и проснулся на заре, вышел в сенцы и увидал сладко спавшего старца в сидячем положении у окна.
Отняв засов у дверей, направился в пасеку убедиться, был ли ночью медведь. Оказалось — все цело. Жерди в заборе не изломаны, только валялись три колодки, ранее разбитые медведем. Полюбопытствовал я узнать, каков медведь, что не трудно было видеть по оставшимся знакам на колодке от когтей. Оказался на мой взгляд зверишка средних размеров и далеко не огромный, как уверял пасечник.
Вернулся в избу, разбудил старика, приказав ему ставить самовар, а сам пошел в хлев навестить и покормить собак, которым предстояла трудная работа в продолжение дня — бегать и лазить по тайге, заваленной буреломником, поросшим гигантской травой, крапивой, малинником, перепутанным диким хмелем, павеликой и другими вьющимися растениями. Одним словом, ход трудный.
Напившись чаю, мы отправились, то есть я в сопровождении пасечника, знавшего, где медведь днюет, по его уверению, что оказалось ошибочным.
Я тянул идти навестить задавленную медведем корову, полагая найти его там. День выдался серенький, тучки висели на небе низко, но дождя не было. Тайга безмолвствовала в своем угрюмом величии. Собаки бросились в лес, а мы стали пробираться узенькой тропочкой, загроможденной валежником. Трава была помята медвежьими тропами, способствующими риску собак.
Ходили мы с утра до ночи и нашли массу рябчиков, из которых я убил трех, и глухаря, облаянного собаками. Медведя не нашли.
Старик сопутствовал мне до 12 часов, устал и, нагруженный глухарем, вернулся на пасеку. Я странствовал один, наслаждаясь природой и ожидая услышать знакомый лай собак по зверю, но напрасно.
Солнышко показалось перед закатом, окрасив запад багряным цветом, предвещающим на утро ветреную погоду. Зашел я далеконько, ночевать же надо было на пасеке, так как со мной пищи себе и собакам не было. Взял я направление — прямо, и не пошел, а полез домой.
Уже смеркалось, когда я перешел ручей, впадающий в реку Яю, на котором стояла гостеприимная пасека. Придя в избу, разоблачившись, запер я собак, предварительно накормив их досыта. Позаботился и о себе: есть хотелось, как волку зимой. Усталости же я не чувствовал, несмотря на целый день ходьбы без отдыха.
Добродушный пасечник ахал и охал, ругая на все лады «бусурмана зверя», не попавшегося собакам, и стал меня угощать «супчиком из рябчиков», имевшим вкус необыкновенный, которым я утолил свой голод, не желая притронуться к колбасам и прочей холодной закуске, привезенной мною из Томска.
После «супчика» я выпил пять стаканов чаю с душистой таежной малиной, намереваясь рано утром идти снова на поиски мишки к гарям и крутым логам, имеющим уклон к реке Яе. Спал я сном юноши, несмотря на свои почтенные годы. Встал рано. Предварительно плотно закусив, напился чаю и тронулся в путь.
Погода изменилась: дул резкий ветер, светило солнышко, небо покрылось маленькими тучками, спешившими на северо-запад. Тайга шумела. Не желая тратить зря силы собак, я их взял на сворку, рассчитывая пустить, когда достигну гарей. Старик, вооружившись топором, громадной одностволкой и краюхой хлеба, отправился со мной.
Шли мы долго, путаясь в высокой траве, частенько запинаясь и падая. Ход замедлялся уставшим стариком и тащившими, тянувшимися собаками, желавшими работать. Наконец показалась гарь. Собак спустили. Я пошел вдоль лога к Яе.
Спутник мой отстал, сев закусить. Я ходил долго, углубляясь в гарь по медвежьим тропам и, едва их терял, возвращался обратно к логу, который терять было нельзя, так как им уговорились выйти на реку, где напиться чаю, без которого старик не мог проходить день.
Я уже отчаивался в успехах охоты, предполагая на утро с пустом вернуться домой. Вдруг слышу лай собаки на горе. По бреху знаю, что это зверь, а между тем лай кверху — по глухарю, белке собака иначе лает. Бегу на голос и по месту вижу — река близехонько. Наверное, думаю себе, собаки загнали рысь или росомаху — по этому зверю собаки одинаково лают, как на медведя. Чем ближе, тем камней больше и путь труднее — лесок стал редеть. Увидал выбежавшего Мишку (моя зверовая собака), опять спустившегося под гору.
Иду и вижу картину: толстая осина, растущая в скале круто-береговой реки Яи, нагнулась к реке. Чуть не на макушке ее сидит солидных размеров медведь и «мурчит», поглядывая на неистовствующих внизу собак. Берег был почти отвесный и скалистый, опускающийся крутизной в омут реки саженей 20 ширины, так, что если выстрелить и убить медведя, то он упадет в реку и сделается жертвой волн, то есть утонет.
Дело неважное, соображаю, любуюсь на редкую картину. Вдруг слышу радостный крик, брань и причитанье явившегося на лай старика.
— Что будем делать, дедушка, как добывать-то станем зверя? — обращаюсь к спутнику.
— А бей его в башку, супостата, а нет — дай я его пальну, — храбрится старик, снимая из-за плеч свою фузею.
— Да не то, дедушка, убить-то его недолго, а выручать-то как мы его будем, он аккурат скатится в реку и утонет в омуте, — делаю реплику отважному охотнику.
— Кабы лодка была, другое дело было бы. Я сбегаю к Тихону, тут недалеко он рыбачит, — говорит спутник.
Но Тихон подплыл сам на утлом челночке, услышавши лай собак.
На общем совете решили рубить осину «на косых», с тем расчетом, чтобы она макушкой упала не в воду, а на скалистый берег, медведя же не стрелять. Полагали мы, что он убьется о камни при падении и останется на берегу. На всякий случай я спустился к реке, где стал ожидать падения осины, державши собак и ружье наготове, имея облаз рядом.
Долго рубили осину. Медведь все сидел и мурчал. Едва только дерево затрещало и рыбак вскрикнул: «Пошла, пошла» — колосс медленно стал нагибаться, и чем ниже опускался, тем скорость падения увеличивалась. Все внимание мое было обращено на несчастного мишку, крепко сидевшего на дереве. Каково же было мое изумление при виде соскочившего и бросившегося в воду зверя в противоположном направлении.
Я спустил собак и бросился к лодке, к которой кубарем скатился рыбак. Собаки живо догнали медведя, который плыл очень тихо, как мешок, но весь наружу (то есть спина была не покрыта водою).
Мишка, лихой потомок моей знаменитой Дамки, подплыв к медведю, схватил его в зад, который сразу погрузился. Молодой Мальчик дергал, как умел, неуклюжего пловца, рычавшего, фыркающего в бессильной злобе. Держу ружье наготове и кричу рыбаку: «Пробуй глубину!»
Тот погружает весло, которое не хватает до дна, медведь же направляется к берегу, преследуемый собаками, то и дело топящими его зад. Берег — чуть не отвесная скала, по которой медведь взберется живо, но собакам за ним не поспеть, а мне и подавно не вскарабкаться, а стрелять его в воде не имеет смысла, так как он утонет, если его убьешь, и в глубоком омуте пропадет без пользы для меня, почему я кричу рыбаку: «Режь его от берега!»
Едва поравнялась наша ладья с мишкой, как начинаем кричать и брызгать в него водой. Зверь яростно рычит и поворачивает к средине реки, держа свой путь вдоль по течению. Таким образом, я его конвоировал более двух верст, не давая выскочить из реки; но вот видим, вода зыбит на перекате, собаки бегут берегом, сознавая бесплодное преследование своего врага в воде.
Тихон напряг свои усилия, и я очутился в трех саженях от свирепого беглеца, который, учуя под лапами опору, начал неуклюже скакать, но, сделав несколько прыжков, попал в яму и весь погрузился в воду; скоро его башка показалась наружу — а мишка «фышкал» и бил на одном месте передними лапами. Момент был удобный, я взял под ухо и выстрелил; пуля угодила выше, в глаз, раздробив переносье. Попал плохо, благодаря тому, что трудно было взять верный прицел, сидя на качающемся челноке, да и медведь не имел правильного движения. После выстрела мишка закружился на одном месте, обагряя воду кровью, брызги летели во все стороны, собаки кружились около. Все перепуталось, я спешил зарядить правый ствол, что тоже не совсем удобно выполнить, сидя в вертком челночке; только привычный рыбак умно лавировал своим суденышком, стараясь подплыть сбоку.
Наконец, солидная голова показалась от меня в 5 шагах, выстрел огласил тайгу, далеко раздавшись по горам, и медведь сунулся, катаясь по мелкому перебору. Собаки прыгали на него.
Немало труда, усилий и различных приспособлений употребили мы, прежде чем удалось нам вытащить тяжелого (около 11—12 пудов) зверя из реки на берег, где дожидался ликующий пасечник. Вытащив медведя, мы скорее развели костер, чтобы обогреться и обсушиться, а я занялся сниманием шкуры.
Сала почти не было. Это не осенью, когда мяса не видать за толстым слоем жира. Медведь оказался самцом средних размеров, бурого цвета, с длинной уже шерстью, но без подшерстка.
По всем приметам, медведя нашло в тайгу много, благодаря обилию малины, черемухи, мака и кедровых орехов, до которых медведь большой любитель.
Белки, рябчика тоже много, так что осенняя охота должна быть чудная, только бы трава улеглась.
Зима наступит не скоро, что заметно по белке, не начинающей еще чиститься, так что к Покрову (1 октября) она не поспеет, а это бывает нередко в здешней местности.
Поживем — увидим. Я надеюсь поохотиться, лишь бы ноги не изменили.
1905 год
Познакомиться с другими очерками А. Н. Лялина «Охота в Сибири на медведей с лайками» и купить его книгу можно здесь:
http://laikihunting.wix.com/siberia
WWW.24HUNTER.RU
Красноярский охотничий форум
,почта в лс
